Уолтер оделся с помощью Дэя и добрел до зала. Первым, кого он увидел, был Ричард, вид которого заставил Уолтера ахнуть от потрясения. Лицо графа являло собой чудовищное зрелище: нос и губы распухли до невероятных размеров и расплылись в еще более причудливых цветах, чем плечо и колено Уолтера. Уолтер бросился вперед и упал бы плашмя, когда подкосилось колено, если бы Дэй не удержал и не подхватил его.

– С вами все в порядке, милорд? – воскликнул Уолтер и тотчас же прикусил губу, когда Ричард сверкнул глазами. Уолтер понимал, что, засмеявшись, поступил бы жестоко, ибо Ричард тоже попытался бы рассмеяться, что еще больше бы повредило его разодранным губам. – Простите, – сказал Уолтер. – Глупый вопрос. Я сам чуть было не убил Дэя, когда он спросил, не ранен ли я. На мне живого места нет. Но вот что странно: после того, как подстрелили капитана, который вел вашу лошадь, я ничего не помню.

– Де Гюзне, – сказал Джилберт Бассетт, сидевший за столом рядом с Ричардом. – Это был сам Болдвин де Гюзне. Король Генрих оставил его во главе Монмута. Мы сглупили, не приняв это во внимание. Де Гюзне, прибывшему из Пуату, было бы все равно, если бы сожгли городок Монмут. Это не его земля. Да и Генрих не волновался бы из-за этого.

Ричард сжал руку Бассетта и потряс ее.

– Ну, – замешкался Бассетт, – мог ли его волновать городок, если у него была возможность взять вас в плен или убить, Пемброк? Вы знаете это. Мы сами себе поставили эту ловушку и угодили в нее. Клянусь, Бог все же проявил благосклонность к нашему делу. Несмотря на всю нашу глупость и легкомыслие, нам все же удалось разбить гарнизон Монмута. О, присаживайтесь, Уолтер, присаживайтесь.

Дэй пододвинул табуретку, и Уолтер с признательностью опустился на нее.

– Если мы нанесли им столь большой урон, – спросил Уолтер, – не удастся ли нам захватить замок прежде, чем на замену всем убитым и раненым подоспеют новые силы?

– Как раз об этом мы с Ричардом и говорили, – сказал Бассетт и тут же улыбнулся. – По крайней мере, я говорил, а Ричард писал свои ответы. Поначалу я был того же мнения, что и вы, Уолтер, но для взятия Монмута потребовалось бы гораздо больше людей, чем мы имеем. Значит, нам пришлось бы обратиться за помощью к лорду Ллевелину, но даже если бы он не отказал нам в ней, минула бы почти неделя, прежде чем мы смогли бы предпринять попытку штурма.

– Нет! – воскликнул Уолтер. – Это слишком большой срок. Мы должны начать штурм немедленно – сегодня же вечером. Из Гудрича люди могут добраться в течение каких-то нескольких часов.... – Он замолчал, все тщательно взвесил, пожал плечами и добавил: – Но скорее всего уже слишком поздно, если только де Гюзне не мертв или не находится в беспамятстве, а всем его капитанам не хватило ума послать весточку о том, что их постигло.

– Об этом же толковал Ричард – вернее сказать, писал, – заметил Бассетт, и Ричард одобрительно кивнул. – Мы не можем помешать им, – продолжал Бассетт. – Если мы начнем осаду, они смогут окружить нас. А мы тоже понесли потери в этой битве.

Уолтер воздержался от прямого ответа. Одевая его, Дэй сообщил, что двое из пятидесяти его людей погибли, а семеро ранены – двое серьезно, остальные легко. Поскольку Уолтер знал, что его люди так же искусны в бою, как и другие, ущерб остальной части войска примерно соответствовал потерям его собственного отряда. А это означало, что десять воинов Ричарда из каждой сотни уже вышли из строя – они были либо мертвы, либо слишком тяжело ранены, чтобы сражаться. Да еще по десять бойцов из ста оказались бы никудышными воинами из-за своих ранений. От него самого едва ли стоило ожидать какой-либо пользы при штурме, где пришлось бы взбираться на стены и действовать в пешем строю.

Уолтер нахмурился.

– Если вы все еще хотите взять Монмут, милорд, – медленно сказал он, – то вам необходимо спрятать в укрытии людей для наблюдения. Нас могут заманить в западню...

– Да, – перебил его Бассетт, – мы думали об этом, но сказать проще, чем сделать. Местность там открытая, и, кроме чахлых деревьев, поблизости нет ничего, где бы можно было укрыться, и они непременно разошлют дозоры, если надумают подтянуть в замок подкрепление.

– У принца Ллевелина есть люди, способные спрятаться за травинкой, – заметил Уолтер. – Вы можете смотреть прямо на них и никого не видеть перед собой. Я видел – или, лучше будет сказать, не замечал, – как люди Саймона де Випона исчезали прямо у меня на глазах.

– Клянусь Богом! – воскликнул Бассетт. – Я тоже был этому свидетелем. К тому же сэр Саймон, безусловно, предоставит нам своих людей. Поскольку он женится, то какое-то время у него не возникнет дела для воинов.

Ричард что-то небрежно нацарапал и пододвинул написанное Уолтеру. «Идея хорошая, но никакого штурма. Враг предупрежден и начеку», – прочитал Уолтер.

Бассетт, также склонившийся над запиской, пожал плечами.

– Да, я тоже так считаю, но нам следует что-то предпринять, и немедленно.

Уолтер выразительно согласился, а Ричард тоже закивал и потянулся за пергаментом. Уолтер пододвинул ему свиток, и Ричард, написав несколько слов, вернул бумагу назад. «Завтра в Брекон. Ты можешь ехать верхом и как можно быстрее добраться до Ллевелина?» – прочитал Уолтер.

– Да, я могу ехать, – ответил Уолтер, поскольку вопрос, по всей видимости, был адресован ему.

На самом деле Уолтер предпочел бы отдохнуть денек-другой и встретиться с Ричардом и его женщинами в Билте, но он понимал, что кто-то должен был говорить за Ричарда с Жервез и Мари. К тому же Уолтер слышал от Дэя о ранениях и потерях, постигших небольшой отряд Ричарда. Старший сквайр графа оказался не таким удачливым, как его хозяин, и по дороге из города, куда его послали за подкреплением к Бассетту, попал в плен. Двое младших сквайров были ранены. Они должны были выжить, по всей вероятности, но Ричард не мог рисковать их благополучием. Он намеревался оставить их в Абергавенни до полного выздоровления.

Следовательно, подумал Уолтер, сопровождать Ричарда в Брекон лучше всего ему самому. У него уже сложились кое-какие отношения с Жервез и Мари. Кроме того, Уолтер вспомнил, что Бассетт не едет на свадьбу. Выбора не было: ему придется отправляться с Ричардом в Брекон.

7

По сути дела, поездка выдалась не такой плохой, как предполагал Уолтер. Ричард страдал от ран почти так же, как и он, и скорость их передвижения редко превышала скорость пешего шага, что позволяло Уолтеру удерживать левую ногу в свободном висячем положении, чему способствовала свернутая рубаха, прилаженная под ногой так, чтобы колено не соприкасалось с седлом. И все же путь проходил в скуке, поскольку Ричард не мог говорить, не ощущая при этом боли, а, впрочем, разговор в любом случае не имел смысла, ибо, когда Ричард пытался говорить, понять его почти было невозможно. Таким образом, Уолтер был предоставлен своим мыслям, большинство из которых выбивало его из колеи.

Он сомневался в своих намерениях насчет Мари. Из того, что говорил о ней Ричард, становилось ясно – поведение невестки никакого отношения не имело к его политическим планам. Следовательно, любовная связь не исключалась, а Уолтер изголодался по женщине своего круга. Но даже если Мари не намеревалась выйти замуж, она могла обидеться, если бы он спал с ней и вел при этом переговоры насчет своего брака с Сибель.

Уолтер выругался. В своих намерениях насчет Сибель он абсолютно не сомневался. Он беспокойно заерзал в седле; свернутая рубаха соскользнула вниз, Уолтер прижал ее ногой, повернул колено и снова выругался – но не из-за боли в суставе. Нелепо, что имя девушки оказывало на него такое действие. Да, он не сомневался в своих намерениях относительно Сибель, но все это зависело не от него. Как бы он хотел сейчас ехать вот так же на свою собственную свадьбу. Тогда бы он мчался во весь опор, невзирая ни на какое колено.

Единственное, в чем сомневался Уолтер, так это в том, следует ли ему снова затевать переговоры с лордом Джеффри. Уолтер не хотел докучать лорду Джеффри, который мог решить, что он скорее стремится получить помощь в возвращении своего наследства, нежели жениться на Сибель. Но если он не станет докучать ему, не подумает ли отец Сибель, что та больше не интересует его? А как отнесется к этому сама Сибель? Уолтер вздрогнул от такой нелепой мысли. Какая разница, как она к этому отнесется? Она подчинится воле отца, да и он будет ей хорошим и нежным мужем, так что она очень скоро полюбит его. Но, несмотря на эти мысли, Уолтер знал, что в чем-то его классическая формула супружеского счастья была ошибочна, когда дело касалось Сибель.